Даешь стране пороха!

 

Родилась Мария в Вольске в середине двадцатых годов прошлого века. Свое голодное босоногое детство провела там же. Невелико было детское счастье: семья из 12 детей, голод, тиф. Из всех детей в семье остались только четверо — два брата и две сестры, остальных судьба раскидала по бескрайним просторам Советского Союза, поскольку в голодные тридцатые годы помотаться по стране пришлось изрядно. Ближе к сороковым они снова вернулись в Вольск. Маша была девочкой видной и не робкого десятка, в компании сверстников верховодила, насколько могла, старалась помогать матери по домашнему хозяйству, а в 16 лет начала подрабатывать, продавая молоко. Так бы плавно перешла ее юность в молодость, если бы не война. После заявления Левитана по всесоюзному радио, страшная новость быстро разнеслась по Вольску. Машины братья были призваны в Советскую армию: вначале — старший брат Николай, а потом Александр. Она бы с удовольствием присоединилась к ним сама, но ей в то время не исполнилось еще даже семнадцати. Ну кто возьмет на фронт сопливую девчонку?

Она всеми правдами и неправдами пыталась уговорить в местном военкомате военных отправить ее на передовую. Даже вспомнила историю с паспортом. В документах при рождении что-то напутали и сделали ее моложе на год. Когда пришла пора получать паспорт, предложили: выбирай сама, какой год рождения записать, и Маша, как истинная дама, решила, что лучше стать на год моложе. Рассказала об этом в военкомате, ее выслушали, и предложили поехать... глубоко в тыл. В срочном порядке набирались рабочие кадры для одного из военных заводов за Уралом.

Она колебалась недолго, попрощалась с матерью (отец к этому времени умер), сестрой Анной, а уже вечером тряслась вместе с такими же как она девушками в теплушке поезда, направляющегося на Восток. Сибирь встретила сильными морозами и ветрами. Разместили вновь прибывших в небольшом поселке близ военного завода. Называть поселок вслух, равно как и упоминать его в письмах было запрещено под угрозой расстрела по законам военного времени — военный объект, как-никак. Может быть кому-нибудь сегодня, в эпоху современных вооружений этого не понять, но производство пороха тогда было одной из приоритетных задач для военного командования: порох ждали на передовой. Девчонки работали круглосуточно, в три смены, иногда засыпая от усталости прямо в цеху, неподалеку от конвейера, подающего порох. Однажды на заводе случился пожар — загорелся один из цехов. Слава Богу, что в нем не производили и не хранили порох, а то беды было бы не миновать. Пожар затушили, но при расследовании обнаружилось, что происшествие не было простой случайностью: были обнаружены следы поджога. Диверсия! Местное НКВД трясло многих, кое-кого из руководства забрали, и больше их Мария не видела.

 

Работали девушки на износ, через несколько месяцев руки у Маши были стерты в кровь. Поговорку «понюхать пороху» здесь можно было понимать буквально. Одежда и тело буквально пропитались порохом, впрочем, к запаху все быстро привыкли. Еды постоянно не хватало, но чего было на заводе в избытке, так это очищенного спирта. Могли ли молодые создания женского пола употреблять алкоголь, да еще такой крепкий? Еще как!

 

Василий Перов:

Ведь это были создания военной эпохи! Более того, неразбавленный ректификат был для них главным стимулятором, чтобы развеять усталость, и хоть как-то отвлечься от суровой действительности. Сама Мария Трофимовна спустя много лет удивлялась, как могла она, будучи еще практически девчонкой, пить из кружки обжигающий спирт, но, тогда, в начале 1942-го года это было в норме вещей.

Однажды на заводе случилось ЧП: смена, в которой работала Мария, без отдыха и без еды была вынуждена работать вместо очередной смены, которую бросили на другие работы. Девушки зароптали, а после самые смелые потребовали руководство, и прекратили работу, объявив фактически забастовку.

Руководство не замедлило долго ждать — из соседнего городка срочно приехал генерал Н., и вместе со своей свитой прошел в цех с бастующими женщинами. Мария Трофимовна всегда вспоминала тот момент с трепетом и дрожью в голосе. Всем ведь известно, что срыв военного заказа в те времена грозил, как минимум, трибуналом с соответствующим приговором, к которому обычно добавляли фразу «10 лет без права переписки»...

Сначала генерал решил взять голосом: «Почему не работаете?! Кто зачинщик?!Под трибунал пойдете все!» Одна из женщин выступила вперед, и тихим но твердым голосом сказала, что терять им нечего, поскольку их заставляют работать без всяких норм, без сна и питания, фактически держат впроголодь. О какой производительной работе можно вести при этом речь? Что можно еще от них требовать, если и так на ногах еле стоят. От генерала можно было ожидать любую реакцию на сказанное женщиной, но того, что он сделал, не ожидал никто. Военачальник в красных лампасах медленно опустился перед толпой женщин на колени: «Милые вы мои! Потерпите немного, сами видите, что заменить вас пока некем. А порох нужен фронту, нашим мужикам, без него всем погибель. Заставить вас не могу, но очень прошу отработать еще одну смену...». В цеху стояла гробовая тишина, слышно было, как за окнами завывает поземка. Потом та женщина, что была не из робкого десятка, сказала: «Пойдем, девочки, по рабочим местам. Если надо, то надо... Вы нас извините... Сделаем все, что можно, справимся...». Ту ночную смену отработали буквально на автопилоте, и инцидент вроде бы забылся, но через несколько дней у женщин того порохового завода существенно увеличился продовольственный паёк.

Время шло. Война приблизилась к Волге. Некоторые из работниц военного завода отправились на передовую. Мария к этому моменту уже освоила вождение грузовика, и к концу 1942 года вместе с автоколонной одной из тыловых воинских частей отправилась из Сибири обратно в Поволжье.

 

Переправа, переправа...

 

Когда непрерывно воюешь — душа как-то незаметно черствеет, и тут уже не до культурных изысков и сантиментов. Частушки военного времени — тому подтверждение. Иногда, спустя много лет, Мария Трофимовна вспоминала некоторые из фронтовых частушек, очень популярных в те времена. Например, такую:

«А я ее догоню, догоню я шельму!

Догоню, охмурю,

Накрою шинелью...»

Вот так, просто и по фронтовому! Как-то раз, под коньячок, спросил ее в лоб: часто ли на фронте солдаты накрывали девушек шинелькой? Что бывало, то бывало, ответила старая фронтовичка: война войной, а чувства — чувствами... Недаром же пел Владимир Семенович Высоцкий:

«Возвращались отцы наши, братья

По домам — по своим да чужим...»

Ну а бывало, иногда просто давали волю инстинктам. Впрочем, в противовес «шельме и шинели», очень была популярна и другая частушка:

«А я тебе, я тебе, я тебе советую:

Никому не давай, залепи газетою...»

Такого, весьма своеобразного фольклора, в войну было много. Когда-то его пытался привнести в свою фронтовую поэзию Александр Твардовский, но его частенько подвергали цензурным сокращениям.

Весной 1943 года воинская часть, в которой служила Мария, расположилась близ Энгельса на левом берегу Волги. Был март, волжский лед растекался под лучами солнца в весенних проталинах. То тут то там проглядывала черная полынья.

Но неожиданно пришел срочный приказ переправляться в Саратов: в городе не хватало провизии, и военным командованием было решено доставить провиант автоколонной по льду. Автомобильная переправа действовала здесь всю зиму, и ей пользовались очень интенсивно, но в марте существовал большой риск провалиться под лед, кузова грузовиков были забиты провиантом до краев бортов. С другой стороны, Саратов очень нуждался в продовольствии и медикаментах. Потому командиры и решили рискнуть — сделать последнюю ходку по льду Волги, и не возвращать автоколонну обратно. За несколько часов до начала движения к Марии подошел начальник автоколонны: «Пойдешь сегодня первой». Ехать во главе автоколонны по весеннему льду — все равно, что быть сапером. Малейшее отклонение от колеи — и груженая машина сразу уйдет под воду...

Умом Маша все понимала: эта поездка может стать для нее последней в жизни. Но не исполнять приказ было равносильно измене, поэтому мысленно помолилась, когда вставляла ключ в зажигание своей старенькой «полуторки».

Переправа была уже настолько опасной, что водители шли на хитрость: одну ногу держали на педали газа, а второй стояли на ступеньке грузовика, держась одновременно за баранку и за открытую дверь. Только тогда появлялся шанс спастись. Поступила так и Мария. Поставила машину первой у льда, открыла дверку, и встала на ступеньку. Тут к ней неожиданно подошел офицер-особист, и тихо так сказал: «Если машина пойдет на дно, то лучше сразу ныряй с ней. Если останешься живой - очень пожалеешь». Она услышала, кивнула в ответ, села в кабинку и захлопнула дверку. Лед под грузовиком затрещал - колонна тронулась. Марии Трофимовне, тогда просто Маше или Марии повезло. Хотя колеса и были наполовину в воде, ни одна из машин автоколонны не попала в волжскую полынью. На саратовском берегу их встречали буквально с цветами. Она вышла из «полуторки», и словно попала в ступор — двигаться по земле не было сил. Седоусый майор, ожидавший колонну на берегу, подошел к ней, молча обнял и расцеловал.

Судьба словно решила вознаградить Марию за ее маленький, но опасный подвиг. Воинская часть была расквартирована в Саратове, и именно здесь, на танцах, она повстречала своего будущего мужа Ивана.

 

Совет, да латунное колечко!

 

На танцплощадку рядом с парком «Липки», что в центре Саратова, она пришла не одна, а с подругами. Звучали вальсы, фокстроты, «Рио-Рита», весело кружились в танце пары. Она стояла в сторонке, но тут к ней неожиданно подошел симпатичный парень в военной форме. Явно хотел пригласить ее на танец, но вдруг оробел и замолчал. Пришлось ей брать инициативу в свои руки. Сколько еще раз в семейной жизни придется это делать Марии Трофимовне! Они с Иваном начали встречаться, а буквально через две недели он предложил ей выйти замуж. Решала быстро, по военному. Свадьба тогда была больше ритуальной, можно ли было в войну мечтать о настоящей свадьбе?! Отмечали вечером вместе с друзьями-однополчанами прямо на природе, неподалеку от оборонительной линии, защищавшей Саратов от немецких авианалетов. Ведь весной 1943-го окрестности Саратова вновь подверглись интенсивной бомбежке.

Друзья подготовили молодым свадебный сюрприз: один из однополчан направил огромный прожектор, которым обычно ночью освещали небо, прямо на молодую семейную пару. Иван да Марья (так и хочется назвать их, как в сказке), как на сцене, закружились в ярком луче света под импровизированный аккомпанемент друзей. Дело в том, что Иван играл в полковом оркестре, и его однополчане с удовольствием помогли сделать свадьбу запоминающейся. У нее и у него на пальцах красовались изящные колечки. Ивану их выточили на заводе буквально за день до торжества. И неважно, что колечки были латунными, а свадьба — неофициальной. Молодые были счастливы, и запомнили этот день навсегда. Уже после окончания войны супруги Кунаковы официально оформили свои отношения в ЗАГСе. В послевоенные годы, как и положено семье военнослужащих, они скитались по разным городам, пока окончательно не осели в военном авиагородке Тамбова. Там и прожили почти всю свою жизнь.